Из воспоминаний  старшей дочери П. М. Третьякова В. П.  Зилоти: «...Выйдешь, бывало, от вечерни — смеркается; холодно на улице, а на душе тепло, а дома ждет большая, еще не украшенная елка. Пахнет смолой, и наши детские души полны ожиданием юного, веселого зимнего праздника Младенца Христа». После вечерней службы разговлялись, ели сочиво — сладкую кашу из пшеничной, рисовой или другой крупы. Дети ложились спать, а в это время в гостиной взрослые наряжали большую, до четырех метров в высоту, елку.» Поздним вечером детей одевали в новые костюмы и приводили к дверям гостиной.

     По словам другой купеческой дочери, Е. Л. Андреевой-Бальмонт, «В сочельник после всенощной часов в восемь мы спускались из нашей детской в залу, где за закрытыми дверями, мы уже знали, была елка. Она наполняла все комнаты своим смолистым запахом. Мы были одеты в праздничные платья и замирали в благоговейной тишине за дверью, стараясь разглядеть что-нибудь в щелку, и шепотом переговаривались друг с другом. Наконец раздавались звуки музыки, одна из старших сестер играла на рояле что-то очень торжественное, похожее на церковную музыку... Двери распахивались изнутри, мы вбегали в залу, обходили дерево... Елка... в этот вечер горела недолго. Гостей не было, мы не бегали, не танцевали, а старшие были серьезно и торжественно настроены. Нас скоро услали спать, и мы, нагруженные подарками, о которых уже с осени мечтали, охотно шли к себе наверх».